Не возникало ни малейшего сомнения: в удобных креслах передо мной два стопроцентных менеджера. Они улыбались широко и красиво, показывая отбеленные стоматологией зубки, при этом пронизывали взглядом так, как, наверное, представитель военкомата изучает выловленного им уклониста. Пока этот неумный прятался от армии по подвалам и дачам, целая жизнь пронеслась, мир изменился, вот уже и последний, самый компактный, самый мощный iPаd в продажу поступил, о чем несчастный уклонист даже не догадывается. Разве не глупо? Так же глупо спрашивать у менеджеров билеты на ближайшие авиарейсы накануне праздников, слившихся в понятие «Новый год-Рождество». Во всех направлениях билеты распроданы полгода назад - вежливо и предупредительно менеджеры старались донести до моего сознания неутешительную информацию. И чтобы выпавший из действительности клиент совсем уж не отчаивался, предложили на прощание оставить контактный номер: мало ли, появятся отказы. «Летайте с нами – весь мир будет с вами. Исполним любые ваши желания» - вырастал из стены офиса слоган авиакомпании ОКА (Очень Крутые Авиалинии, назовем их так, не будем бесплатно пиарить). Никаких неадекватных желаний у меня не было, и весь мир мне был ни к чему. Необходимость отправиться в родные пределы Иисуса Христа накануне Его Рождества возникла помимо моей воли, не я выбрала это время.

Позвонила тетушка Оля. В ноябре ей стукнуло 83, после чего она перенесла очередную операцию, окрепла и считала, что неплохо бы увидеться. «Жду тебя, - сказала она, - у нас на Рождество весело».

Тетушку Олю (урожденная Алексеева, в замужестве Корчмарик) я не видела лет пятнадцать, с того самого времени, когда открытие границ ознаменовалось массовым исходом еще недавно советских на забытые ими и не знавшие их исторические родины. Муж тети, Зиновий Маркович, едва ли не первым вклинился в стаю возвращающихся «к себе домой» птиц. «Тебе и не снилось, как живут люди. А какого гигантского уровня достигла израильская медицина!» - уговаривал он жену отбыть вместе с ним, потому что тетушка сопротивлялась. Рожденная в стране победившего гегемона, выжившая в блокаду Ленинграда, прошедшая со страной через все катаклизмы строительства новой жизни и добравшаяся до развитого социализма, она считала, ей есть что терять: автомобиль ВАЗ-2103, в народе «жигули-трёшка»; румынская стенка «Мария», холодильник «Минск», дубленки и шубы. Она не смогла так просто расстаться с добром, на приобретение которого ушли десятилетия трудовой деятельности, и предпочла доживать свой век в стране уже непонятно какой ориентации. Зиновий Корчмарик, подчинившись закону стаи, улетел «к себе домой» без нее.

Не прошло и полгода, как тетю Олю стали тревожить звонками представители многочисленного клана Корчмариков: «Ваше место там, у постели больного мужа». Загадка: при социализме Зиновий Маркович вообще не знал, что такое болезнь, предмет его гордости – ни одного больничного листа в трудовой биографии. А по прибытии на историческую родину его внезапно атаковал недуг, при столкновении с которым гигантские достижения израильской медицины показали полное бессилие. Пришлось тетушке оставить (считала на время) заработанное непосильным трудом и отправиться в пугающую своей неизвестностью страну, где, кроме больного мужа, ее не ждал никто.

Истинно говорит Екклесиаст: «…человеку великое зло оттого, что он не знает, что будет; и как это будет – кто скажет ему?». Направляясь поддержать больного, тетушка едва успела на его похороны и обратно не вернулась. Страна, в развитие которой она не внесла ни капли своего труда, в отличие от родины, дала ей: достойное жилье; преданных друзей; возможность колесить по всему миру, удовлетворяя тем самым страсть к путешествиям; возможность существенно поправить здоровье - тут гигантский уровень вышеназванной медицины добросовестно справился с нелегкой задачей, регулярно побеждая многочисленные тетушкины хвори и болячки, приобретенные ею на стройках социализма.

Если теперь тетушка позвала меня, то, я понимала, пришло время увидеться. Привлекало и высказанное ею приглашение побывать на родине Христа в Его Рождество. В моей голове рисовались картины, о которых лишь слышала. Я представляла, как отправлюсь на западный берег реки Иордан, в городишко Бет-Лехем, называемый в Библии Вифлеемом. Там разноязычная многотысячная толпа паломников запрудит все улочки, но мне повезет, я проберусь к базилике Рождества Христова. Необходимо также попасть на рождественскую службу в Верхнюю соборную церковь, Кафоликоне, и в пещеру Рождества, где, по преданиям, родился Мессия. Неплохо приложиться к Вифлеемской звезде – говорят, дает заряд энергии на год. Счастливчики, побывавшие в Святой земле, неизменно упоминали охватывавшие их невероятные волнения, непередаваемые ощущения... Признаюсь, нередко размышляла, почему впечатления разных людей поразительно похожи, неужели многие чувствуют одинаково, и почему передать свои чувства не могут. А с другой стороны, вот вернется паломник из Иерусалима и честно признается, что ничего особенного, сверхъестественного не ощутил. Как посмотрят на него? Интересно, какими будут мои чувства, появятся ли такие же непередаваемые впечатления, о чем рассказывают, или мне удастся хоть что-то передать после того, как своими глазами увижу родину Христа и своими ногами пройду по земле, где Он ходил?

Зря менеджеры смотрели на меня как на телепартированную из прошлых веков. Информация о полном отсутствии билетов куда бы то ни было в декабре, конечно, была мне известна. Оставалось только молиться. «Если Тебе будет угодно, и все будут живы, то я увижу свою тетушку и побываю на родине Христа в день Его Рождения», - просила я у Господа. Позвонила одна из белозубых менеджеров, сказав: «Появился билет, 13 декабря, пятница. Будете брать?». Слава Богу, обрадовалась я. Менеджеру моя радость показалась подозрительной. «13, пятница», - с усилением голоса, полагая, будто я что-то не расслышала, уточнила она.

Кто объяснит, почему воздушные путешествия, стартующие в наших аэропортах, знаменуются поглощением большого количества еды и питья? Пиршество начинается сразу после прохождения таможенного и паспортного контроля с прямым заходом в duty free. В ожидании приглашения на посадку едят все. Время за полночь, взрослые и дети неутомимо хрустят чипсами, грызут орехи, булькают жидкостями, в предусмотрительно оборудованных местах поглощают суши-роллы и шоколадные десерты… Праздник наступил! Этот праздник живота плавно перетекает в воздушное судно, где с материнской заботой его стараются продлить стюардессы, объявляя: «В ходе полета вам будет предложен горячий ужин». Для начала развозят прохладительные напитки.

Уж и не знаю, чем я приглянулась ОКА, и за какие заслуги получила от компании щедрый бонус. Ничего не выпрашивая на стойке регистрации, я оказалась на месте 1А. Факт присутствия в бизнес-классе подтверждал мой сосед - самый что ни на есть крутой бизнесмен, чей левый локоть норовил столкнуть с кресла мой правый. Вернейшее доказательство его преуспевания сидело справа – обильно увешанная золотом, бессловесная Изаура, наученная повиноваться жестам. Мой сосед два раза щелкнул пальцами, и раба ловко подхватила из рук стюардессы два пластмассовых стаканчика – с соком и водой. Оставив сок бизнесмену, воду выпила сама, после чего наклонилась, произвела какие-то манипуляции под креслом, и подала господину стаканчик, в котором – непостижимо! - опять колыхалась прозрачная влага. Фокус со стаканчиком, наполняемым волшебным напитком после его опустошения, повторился трижды, у бизнесмена возникло разговорчивое настроение. Оказалось, ему близки философские темы. Так как справа от него был установлен рабовладельческий строй – Изаура не имела права голоса – то обсуждать глубинные вопросы бытия ему пришлось с левой либерал-демократией, то есть со мной.

- Вот скажи, - обращением на «ты» он сразу обозначил степень доверительности, - есть у тебя друзья?
- Думаю, да.
- Если думаешь, значит, нет у тебя друзей. А у меня есть. Дружба – намба ван (номер один) в системе моих жизненных ценностей. Знаешь, как нас в школе называли? Великолепная семерка! Сколько лет минуло, до сих пор дружим, каждый четверг встречаемся. Каждый, подчеркиваю, четверг! А почему? Думаешь, сауны-мауны нам нужны? Просто нам по кайфу дружить. И мы умеем дружить. Случись у кого что – все как один на помощь. В школе нас боялись: тронешь одного – от семерых получишь. И сейчас нас знают. Ты представить себе не можешь, какие у моих друзей возможности! Понимаешь теперь, почему мне в этой жизни ничего не страшно. А тебе страшно? Жизнь ведь штука страшная…

Философские постулаты иссякли, когда в проходе призывно задребезжал металлический шкаф, источая ароматы еды. Сосед накинулся на горячую коробочку из фольги. Мне не хотелось открывать свою коробочку. Гасило аппетит понимание того, что всем своим естеством я нахожусь на огромной высоте, одновременно пребываю в двух параллельных мирах, земном и небесном. Кусочек земного мира обосновался в теплом теле лайнера: за моей спиной кто-то ужинал (или завтракал?), кто-то травил анекдоты, что-то читал или играл на планшете, кто-то мирно спал, угомонились и перестали шуметь дети… Какой же он хрупкий и отчаянный, этот кусочек земного, дерзко поднявшийся над собой на десять тысяч метров, вторгшийся туда, где без защиты в виде металлической обшивки ему не жить, в другую параллель - необъятный небесный мир со своими законами и обитателями, плывущими рядом. Другая параллель начиналась в нескольких сантиметрах от моего плеча, прямо за овальным окном. Там было минус пятьдесят, на черном бархате ночного купола матово светилось красивейшее из украшений – половинка луны, стремящаяся стать перевернутым месяцем, ее обрамляли алмазы звездной россыпи. Какая из этих звезд Вифлеемская, спасительная? Неужели за черным куполом кроется то небо, где обитают ангелы, где с Отцом и Духом Святым царствуют Сын? Царство Божие внутрь вас есть, - пришли на ум евангельские слова. И тут философский постулат соседа: «Жизнь – штука страшная», внезапно материализовавшись, оборвал мою задумчивость.

Наш старенький «Боинг» накренился, завибрировал крыльями, крупная дрожь прошла по всему корпусу, так что пассажиры стали подпрыгивать в своих креслах. Над головой зажегся сигнал: «Пристегнуть ремни», по громкой связи объявили, что самолет вошел в зону турбулентности, необходимо сидеть на своих местах, сохраняя спокойствие. Последнее давалось плохо. Как сохранить спокойствие, когда бешеные вихри в сантиметрах от тебя отрывают крылья лайнеру, толкают его из стороны в сторону. Очередной сильный толчок распахнул набитые сверх меры боксы, на головы людей полетела ручная кладь. В общем вопле зазвучали крики о медицинской помощи. В салоне погас свет.

И вот мы – забавная игрушка в руках стихии, злого ребенка, который трясет свой самолетик, с хохотом наблюдая, как внутри него бьются, смешиваются в кучу люди и их вещи, как они кричат и вопят, умоляя о пощаде и спасении. Кто им поможет, какая сила их спасет? Неужели этот похожий на червячка человечек - капитан воздушного судна, вцепившийся в штурвал и пытающийся поймать курсовую устойчивость, выровнять машину, которая, несмотря на все его усилия, стремительно несется вниз, на острия гор? Или кто-то надеется, что по счастливой случайности миновав горную гряду, самолет не плюхнется в море, чтобы найти его дно? Вот уже уходящие за горизонт воды широко распахнули свои объятия, желая поглотить умную игрушку, самолетик, под завязку напичканный электроникой в наивной надежде на то, что железные мозги победят злобную стихию.

С трудом и стыдом восстанавливаю, что я думала тогда. Какие-то не мысли, а их огрызки копошились в моей голове: лучше упасть на камни, чем в море, - плохо плаваю; спасательный жилет находится под креслом, запасные выходы по бокам - показывала же стюардесса перед взлетом; как извлечь жилет, добраться до выхода? - а толку-то, в холодной воде долго не продержаться; предупреждали же меня про тринадцатое, пятницу, нормальные люди по таким дням сидят дома, носа не кажут; отвергаю эти глупости про тринадцатое число во имя Иисуса Христа; надо молиться, найти правильные слова...

Вряд ли внутрь меня было тогда Царство Божие. Ведь оно несовместимо со страхом и ужасом. А во мне в те минуты ничего, кроме паники, отвратительной, парализующей, проникающей до мельчайших клеток, не находилось. И еще: «Спаси и сохрани, спаси и сохрани…» Стыд был первым во мне, когда колеса «Боинга» коснулись земли. Туман в голове рассеивался, и сквозь его ошметки проявлялись смыслы, которые в библейском тексте дословно переданы так: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…», «Вы – друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам… Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего», «Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме. И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его, ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир». Сколько раз я читала и слышала эти спасительные слова Иисуса Христа, сколько раз, зная их наизусть, учила других. Куда все делось перед лицом реальной опасности? Почему я, как почти все в самолете, поддалась страху, оказалась не готова противодействовать ему как не имеющая надежды?

Еще память воспроизвела из одной понравившейся мне книги: «Ты – Свет, но я не вижу Тебя. Ты – мой Учитель, но я не слушаю Тебя. Ты мой лучший Друг, но я не люблю Тебя». «Господи, - со стыдом в душе говорила я, - прости, что плохо отвечаю на Твою дружбу, не способна видеть Свет, слушать и любить Тебя, как надо. На Твою силу и дарованное Тобою спасение уповаю, да не постыжусь впредь, что на Тебя уповаю».

«Боинг» застыл недвижимо, на его борту ликовали. Он доставил пассажиров далеко от цели их путешествия, но это не мешало им радоваться так, как, наверное, они и не радовались бы, приземлившись в Бен-Гурионе без всяких приключений. Радость длилась двадцать минут. Потом недоумение: почему не выпускают. Потом возмущение: выпустите немедленно, на борту перепуганные дети, настрадавшиеся люди, не говоря уже о раненых и нуждающихся в медицинской помощи. Вышедшая к возмущенным белая как мел стюардесса сообщила, что самолет, принадлежащий ОКА, совершил вынужденную посадку в связи с плохими метеоусловиями, просьба соблюдать спокойствие и не покидать свои места до новых объявлений.

Через сорок минут потерявшие над собой контроль пассажиры призывали выбить окна, чтобы не погибнуть от клаустрофобии, а также воспользоваться запасными выходами для обретения свободы. Капитан корабля дал ответ по радиосвязи, призвав возмутителей спокойствия посмотреть в окно, прежде чем они начнут портить имущество компании ОКА. Светало, за окнами вырисовывались силуэты в военной форме, дула автоматов были направлены в сторону старичка-«Боинга». Капитан терпеливо пояснил, что кто бы то ни был – перепуганный ребенок, раненый, с сердечным приступом – любой, безрассудно решивший покинуть пределы судна и нарушить тем самым территориальную целостность чужого государства, будет арестован отрядом автоматчиков, а следом пойдет и весь борт. Надо быть разумными и ждать решения вопроса.

Спустя полтора часа вопрос решился, измученный борт в полном составе был сопровожден отрядом автоматчиков в здание аэропорта. Там, оставив глупости, люди взялись за дела: отправились в медпункт, буфет, туалет… Настрадавшись и без сна я была рада приклонить голову где угодно. Уютное местечко отыскалось на полу между железными креслами. Оккупировав его, я приняла удобную позу для сна, подложив рюкзак под голову. Глаза закрывались сами собой, но заснуть мешало мелькание чьих-то ног перед самым моим носом. Оказалось, это ноги моего бывшего соседа. Бизнесмен вышагивал туда-сюда, крепко вцепившись в последнюю версию iPad. Демонстрируя абсолютное равнодушие к страшной дороговизне роуминга, он неутомимо с кем-то общался. Наконец, и его силы иссякли, он присел на корточки рядом со мной.

- А, это ты, - узнал меня бизнесмен.
Все же переживания что-то делают с людьми. Чаще всего мягче, терпимее и добрее мы становимся с возрастом. Но случается, что такой же эффект дают несколько часов потрясений. К такому выводу я пришла, когда бизнесмен сказал:
- Обратился к своим друзьям, говорю, выручайте, вытаскивайте меня отсюда. Настоящая дружба не ржавеет, обещали помочь. Ты тоже можешь рассчитывать на содействие. В эти минуты им явно руководило неукротимое стремление делать добро. К тому же, я заметила, в нем пробудилась кротость, он выслушивал свою Изауру и даже один раз погладил ее.
- Спасибо, - поблагодарила я умеющего дружить. – Вы правы, у меня мало друзей. Пожалуй, только один и есть настоящий. Я тоже успела к Нему обратиться.
- И?
- Обещал, что не оставит, поможет.
Собеседник усмехнулся, посмотрел на меня с сожалением, он точно знал, что нет и не может быть у меня таких друзей, как у него, друзей, обладающих неограниченными возможностями, обещающих вытащить откуда угодно и выполняющих свое обещание.
- Верю, помочь мне может только мой Друг, Иисус, - твердила я, - Он обещал, Он всемогущий, нет ничего такого, что бы Он пообещал и не сделал. Я летела к Нему на день Его Рождения, а еще тетушку свою повидать. Если будет на то Его воля, то еще успею. В моем собеседнике пробудилась жалость:
- Да, досталось нам, немудрено, что у кого-то крыша поехала… Но не переживай ты так. Это лечится. Хочешь, обратимся к моим друзьям?
- Нет, спасибо. Я и впрямь буду безумной, если променяю помощь моего единственного Друга на помощь всех друзей мира.