Мне было предложено написать статью на тему «Христианство и массовая культура», и вот итог моих размышлений.

Евангельская церковь довольно часто позиционирует себя как оппонента массовой культуры. Насколько это адекватная, оправданная и плодотворная позиция?

Для начала вспомним, что культура имеет достаточно четкую иерархию. Условно говоря, она подразделяется на три основных уровня – культура массовая, высокая и элитарная. Массовая культура – общедоступна, но при этом бедна в содержательно-формальном отношении. Элитарная – сложна своим содержанием, но доступна очень малому числу людей. Высокая культура находит удачный баланс между общедоступностью и серьезностью. Например, основной корпус всей русской литературной классики – Пушкин, Достоевский, Толстой, Чехов – именно высокая культура (вопреки странным представлениям современной необразованной публики, для которой все это якобы «сложно»).

Возможно, для кого-то будет новостью, если я скажу, что религия – не что иное, как часть культуры и по определению подчиняется той же самой иерархичности. Религия – такое же человеческое занятие, как искусство, наука, право, политика и т.д. Обосновывать это положение даже как-то неудобно после Карла Барта, после всех достижений современного религиоведения, богословия, библеистики. Религия создается человеком и только человеком. И я это говорю, не переставая быть верующим человеком и продолжая считать себя вполне ортодоксальным христианином. Было бы странно представлять Бога, создающего религию. Но когда мы говорим о христианстве, мы, христиане, должны понимать несколько вещей. Во-первых, нынешнее противопоставление религии всем прочим формам общественного (и личного) сознания – явление довольно новое. Его не было во времена патриархов, Моисея, пророков и (видимо, с некоторыми оговорками) Христа. Во-вторых, Христос (в отличие, например, от Магомета) – вовсе не основатель религии (в том числе, не основатель «новой» религии, которая якобы должна были прийти на смену «старой»). И этот тезис обосновывать было бы затруднительно в рамках данной статьи, могу лишь посоветовать книги Николаса Томаса Райта. В-третьих, христианство стало религией, что не хорошо и не плохо (третье имя, которое стоит упомянуть, – Дэвид Бош). Став религией, оно, скорее всего, не сможет перестать ею быть. А вот попытаться мыслить себя не только религией – было бы плодотворной программой для современного христианства. По моей собственной терминологии, христианство может быть названо «религией, преодолевающей себя».

Однако религией христианство остается. И в качестве таковой оно действительно может существовать на всех тех же иерархических уровнях, на которых существуют и все прочие формы культуры. Что же мы видим в христианстве «постсоветском»? А видим мы ситуацию печальную. Ибо (если говорить как минимум о евангельском христианстве) мы видим здесь исключительно одноуровневые церкви, то есть являющие собой исключительно массовый уровень религиозного сознания. И речь, разумеется, не о численности! Речи о том, что общедоступность этого религиозного сознания отнюдь не находится в балансе с глубиной и серьезностью.

Я совершенно сознательно говорю именно о «постсоветском» христианстве. В христианстве мировом в этом плане все не так плохо. Все три уровня там представлены (если говорить о странах с богатой христианской традицией, не переживших таких исторических катаклизмов, как коммунистическая антирелигиозная истерия). Собственно, христианство и должно быть разноуровневым. И не только потому, что отличаются духовно-интеллектуальные запросы людей разного культурного уровня. Но и потому, что христианство, в той мере, в какой оно выражает Божью истину, действительно неисчерпаемо по своей глубине, и было бы наивно думать, что все смыслы этой истины могут быть представлены исключительно на общедоступном массовом уровне.

А вот теперь вернемся к попыткам нашей одноуровневой церкви противостоять «мирской» культуре. Зрелище печальное. Знавал я одного епископа. В одной из первых услышанных мною его проповедей он сказал (цитирую по памяти): «Мы, как хорошие христиане, романов не читаем, а читаем только Библию». Разумеется, у меня, в ту пору студента-филолога, возникли определенные вопросы. С какого парохода мы будем сбрасывать Толстого и Достоевского? И должен ли я, как «хороший христианин», переквалифицироваться в бухгалтеры, продавцы или дворники? Лет через десять этот же епископ запретил печатать в конфессиональном журнале мою статью, в которой я говорил о том, что смотреть телевизор – вовсе никакой не грех.

В чем мораль этой истории? Оказывается, одноуровневая церковь с одинаковым воодушевлением борется и с массовой культурой, и с высокой, и с какой угодно. А действительно ли она, будучи именно одноуровневой, может что-то противопоставить культуре «мирской»? И как такое вообще возможно? Не напоминает ли эта «духовная война» разборки в дворовой песочнице? Одноуровневая «культурная единица» по определению ничего не может противопоставить многоуровневой культуре.

Разберемся, каковы вообще могут быть претензии к содержанию массовой культуры? Именно к содержанию, ибо здесь нет возможности говорить о художественной форме. Фокус в том, что массовая культура – это отнюдь не обязательно исключительно «чернуха», «зло» и «грех». Зачастую это даже попытки учить публику некоей «морали» (вспомним некоторые телесериалы). Но массовая культура – это обычно примитивные, плоские представления об этой «морали». Это всегда готовые штампы. Очень интересно, что и массовое религиозное сознание в этом плане ничем не отличается.

Углубим данную мысль. Дело в том, что и религия, и искусство суть формы идеологического сознания. Просто используют они разные языки. Что такое идеология? Это набор иррациональных ценностей. Ценностей «готовых», о которых не задается вопрос «почему?». Меня не все понимают, когда я «ругаю» идеологию и пытаюсь говорить о том, что христианство призвано не только быть «религией, преодолевающей себя», но и пытаться подниматься с идеологического уровня на уровень подлинной рациональности, которой, как я уверен, учил и Христос. Мы не только не должны бояться задавать вопрос «почему?» – мы просто обязаны это делать. Христианство тогда не будет идеологией, когда вера не будет догматоверием.

Но у культуры художественной все в порядке с языком. Ее язык – художественный образ. В культуре же вообще есть только два языка – образный и понятийный. Христианство вполне способно пользоваться обоими (и всегда ими пользовалось). Но вот христианство одноуровневое не в состоянии пользоваться ни одним из этих языков. Понятийный язык – это язык высокого богословия, а оно в одноуровневой церкви невозможно. Образным языком могут пользоваться далеко не все, а лишь натуры художественно одаренные. В результате одноуровневая церковь пользуется языком весьма специфичным. Это язык образа, маскирующегося под понятие. Это некий гибрид – язык квазипонятийный. Такое происходит, когда библейские тексты прочитываются буквалистически, на фоне игнорирования жанровой природы конкретной книги. Если, например, символ не осознается в качестве символа, он превращается в квазипонятие. Примеров можно приводить множество – от грехопадения в книге Бытия до символики Откровения. Кстати, есть справедливое мнение, что первые христиане не были такими буквалистами, но при этом прекрасно ориентировались в символике Откровения, а сама эта книга отнюдь не была для них «темной» и «загадочной».

Что можно предложить в качестве адекватной программы развития нашего евангельского христианства? Разумеется, как следует из всего содержания данной статьи, попытаться преодолеть рассмотренную одноуровневость. Означает ли это, что должны быть церкви «массовые», «высокие» и «элитарные»? Отнюдь не уверен. Мне кажется, что в одной поместной церкви все три уровня могут быть охвачены. Но хочется в этом контексте переосмыслить само понятие «массовости». Если речь идет об общедоступности, то это можно лишь приветствовать. Но это ни в коем случае не должно означать примитива. Почему-то многим кажется, что сначала надо научить человека неким штампам, упрощенным формулировкам, а потом (если он захочет!) пусть «копает глубже». А зачем учить штампам? Сравним с той ситуацией, которую мы знаем из истории Христа и ранней Церкви. Образный язык притч Иисуса отнюдь не означал опрощения, профанации Божьей истины. Понятийный язык Павла, как мне кажется, не раскрывал информации более сложной или более глубокой. Просто это было послание уже для иной ситуации и для иных людей (а где-то и на иные темы). Это тоже своеобразный пример разноуровневости (хотя и обусловленной отличными от наших причинами).

Выход на разноуровневость – единственный путь нормально развивающегося христианства. Это показывает сама история Церкви. Альтернатива этому пути только одна – сектантство и маргинализация.