Я не стремилась попасть на этот корабль, но... Мы вышли из Санкт-Петербурга и должны были прийти в Москву после посещения наших достопримечательностей на реках и озерах – Кижи, Горицы, Ярославль, Углич. В первый же день к плывущим на корабле обратился капитан для знакомства и сообщения полезной информации. Из его сообщения стало известно, что на судне находятся три большие группы: из Франции, Австралии и Турции. Каким ветром сюда занесло троих русских – меня и семейную пару из Москвы – мы пытались понять, встречаясь глазами за едой в ресторане.

Корабль – место для проживания тесное, плывущие на нем вынуждены подходить друг к другу довольно близко. Отсюда, видимо, стремление узнать друг о друге больше, чем в обычной жизни. Неудивительно, что вопрос «were are you from» («откуда ты») звучал так часто, что мог претендовать на девиз плавания.

- Where are you from? – спрашивали меня австралийцы и турки.

- I'm from Russia, - без ложной скромности отвечала я.

- Wa-a-a-v! – раздавался неизменный возглас, сочетающий в себе изумление, восхищение и радость.

Вопрошающие искренне радовались и глубоко изумлялись, что я проживаю в России. Не то, чтобы до этого они не видели русских, просто у них такая реакция. Собственно, такой же набор эмоций проявлялся, когда они узнавали, что некто живет в австралийских городах Бриджтауне или Дерби, в турецких Стамбуле или Анталье. Французского варианта я не касаюсь – не знаю языка - но не сомневаюсь, что и французы нисколько не отстали в выяснении, откуда взялся их собеседник.

Если уж русские туристы где-нибудь в Таиланде или Греции, завидев соплеменника, первым делом интересуются: «Вы откуда?», - то что говорить о продвинутой зарубежной публике, которую мы, как дети, вечно копируем. У продвинутой публики «were are you from» - это как «how do you do» или «how are you». Откуда ты, как ты поживаешь, как твои дела – форма вежливого приветствия, ни к чему не обязывающая и не требующая ответа по существу. Но мы-то порой думаем, что это серьезно.

Бывали случаи, когда серьезное отношение к вопросу приводило к тому, что отвечающие начинали в подробностях описывать строение своего генеалогического дерева. Вопрошающие уже не способны были радоваться, а только широко открывали глаза в недоумении.

Where are you from? Откуда ты? Что дает ответ на этот вопрос, кроме вышеупомянутого изумления и необъяснимой радости? Отвечающий сообщает, что он из Ульяновска или из Екатеринбурга, или из Воркуты… И что? Какую коррекцию представлений о человеке побуждает сделать информация о том, что кто-то живет в Москве, а кто-то в деревне Грязи Липецкой области или в Бразилии, где, как известно, много диких обезьян?

Есть немало людей, которые считают этот вопрос пустым, бестактным и даже оскорбительным, так как с его помощью чужие и незнакомые бесцеремонно вторгаются в «мое личное пространство». Скорее всего, раздраженные именно подобной бестактностью реперы сочинили жесткую музыкальную отповедь:

«Откуда ты приехал?/Там, откуда я родом, сейчас сугробы,/Там судят строго, любят грубо, курят много.// Орём за родину гордо в три аккорда./Мне говорят, из какого города, и по какому поводу./Я отвечаю, стопудова всё ровно».

После таких откровений даже у «копов», которые в песне пристают к автору с сакраментальным вопросом, пропадает желание продолжить диалог.

Усеченное «откуда ты» имеет корни в «откуда ты родом», а, ссылаясь на цитату отечественного киношедевра: «Чьих будешь?». Последняя форма начинает что-то прояснять. Интерес вызывает твое происхождение: в каком месте ты родился, кто были твои предки, свободные или рабы, каков был уклад их жизни, традиции, во что они верили. Этот интерес имеет свое глубинное обоснование: вопрошающий хочет понять, интуитивно нащупать, друг или враг перед ним, есть ли точки соприкосновения в воззрениях, знаниях, верованиях, есть ли духовное родство.

Еще одно употребление «откуда ты родом», когда этот вопрос задают сами себе. Такое случается на определенном этапе становления личности, чаще всего зрелом. Изрядная доля литературы, называемой «мемуарная», имеет под собой эту базовую ценность – возвращение к истокам, родовым корням. Она возникает из необходимости понять себя, свое предназначение, свои промахи, ошибки и успехи.

Возвращение к себе. Кому-то это важно, кому-то совсем не надо, ведь иваны, не помнящие родства, были, есть и будут.

Первый свой паспорт я получила в городе, который тогда носил имя Ленина. В графе «национальность» я указала «украинка». Для моего папы – коренного ленинградца – всей родни по отцовской линии это был сюрприз, не поддающийся объяснению. Я и сама на тот момент объяснить ничего не могла. Теперь могу в какой-то мере.

Я очень любила свою украинскую бабушку Миланию Ивановну – Царство ей Небесное. И она безгранично любила меня. Ей выпала жизнь, полная ужасов и испытаний: немецкая оккупация; после войны репрессировали мужа; надрываясь в тяжелом труде, вырастила двух дочерей; читала с трудом, писать не умела, но дала дочерям образование. Она тихо и смиренно верила в Господа Иисуса Христа, считала это самым главным в жизни. Я слышала, как утром и вечером она молилась, очень немногословно.

Любя меня, она старалась передать мне самое главное. Каждый раз, когда я приезжала к ней на летние каникулы, она брала меня с собой в церковь. Я, вначале пионерка, потом комсомолка, святила вместе с бабой Милей яблоки и мед на яблочный и медовый Спас, ела пресные просфоры – тело Христово. Слово Божье, хоть и на почти не понятном языке, проникало в меня, духовно глухую и слепую. Так через бабушкину заботу Господь задолго готовил меня принять Благую весть.

Вторая моя бабушка, Лиза, тоже любила меня, правда, какой-то скрытною любовью, о которой трудно было догадаться. Но любила наверняка, иначе, зачем бы она тайком от моего папы – секретаря парторганизации, да еще военного – отнесла меня, крохотную, в Николо-Богоявленский морской собор, прихожанкой которого бабушка была много лет. Отнесла, чтобы крестить меня.

Будучи взрослой, я нашла оловянный крестик на шнурке в шкатулке, где хранились пуговицы, иголки и нитки. Чей крест? Мне сказали, твой. Так я поняла, что бабушка Лиза тоже меня любила. Во времена, когда, считалось, что в стране покончили с Богом, она отдала меня в руки Божьи.

Если кто-нибудь, кому это действительно будет интересно, спросит меня: «Откуда ты родом?», - я отвечу: «Я родом из любви моих предков, которые хотели дать мне самое лучшее в жизни – веру в Господа Иисуса Христа – и делали это как могли».

Кижи, Горицы, Ярославль, Углич – монастыри, церкви, разрушенные, затопленные и восстановленные – история земли русской. В Угличе, у древней церквухи, где по преданию был упокоен убитый царевич Димитрий, девушка-гид, будто бы оправдываясь и извиняясь перед иностранной публикой, заметно утомившейся вследствие рассказов о том, как на Руси храмы то возводили, то при коммунистах уничтожали, а теперь воссоздают заново, эта замечательная девушка сказала: «Ну а больше нам предъявить нечего».

Не самое огорчительное предъявление, если согласиться, что талантливые представители русского народа в большинстве своем не строили великолепных палаццо и грандиозных замков, не ваяли и не писали художественные шедевры для музеев, а все лучшее старались делать для Бога. Они искали Его в церквах и монастырях, поэтому наши храмы – это то, что мы можем предъявить современной цивилизации как достижения своей культуры. Нравится кому-то или не нравится, но такова история, откуда мы родом.