«Христианство всегда противостояло прогрессу» — популярный атеистический лозунг. За ним стоит понятный эмоциональный посыл: «прогресс» — это хорошо. Это электричество, медицина, и общее смягчение нравов. А вот «религия», которая ему, как предполагается, мешала, это плохо.
Эта привлекательная схема натыкается, однако, на ряд несуразностей. Одна из них то, что «прогресс», в который верят его сторонники, почему-то имеет вполне четкую географическую локализацию. Он разворачивается в Европе — и уже оттуда его идеи распространяются по остальному миру. Как это объяснить?
В основании того, что мы называем «прогрессом» лежит определённое представление о человеческой природе. Человеческая жизнь обладает ценностью; люди обладают неким врожденным достоинством, которое следует признавать. Они должны обращаться друг с другом в духе братства. В наши дни эти истины часто провозглашаются как самоочевидные. Даже те, кто и не думает поступать в соответствии с ними, хотя бы на словах их признают.
Но откуда пришли сами эти представления? Нередко можно услышать, что они — естественный продукт человеческого разума. Они обладают самоочевидностью. Но думать так — значило бы впадать в узость и снобизм в отношении нашей эпохи и культуры, объявляя ее специфические взгляды универсальными и само собой разумеющимися.
Аристотель был одним из самых блестящих мыслителей в человеческой истории. Но ему (как и его согражданам) в голову не приходило, что неэллины обладают равным достоинством с эллинами, а рабы — со свободными. Нынешние попытки западного прогрессивного студенчества сбросить Аристотеля с корабля современности как расиста и адепта неравенства выглядят смешными, и, уж точно, несколько запоздалыми, учитывая, что разбираемый на этих комсомольских собраниях мыслитель умер тысячелетия назад — но они привлекают внимание к тому факту, что в наших ценностях равенства и достоинства всех людей нет ничего самоочевидного. Более того, даже в Европе эти ценности пробивались в тяжелом противоборстве с совершенно другими представлениями о человеке.
В последней четверти XIX века Николай Николаевич Миклухо-Маклай, который считал жителей Папуа - Новой Гвинеи за людей, равных европейцам, был, в научный кругах, белой вороной. Преобладающими были взгляды великого немецкого биолога Эрнста Геккеля, который видел иерархию рас — наверху были немцы с англичанами, а темнокожие — в самом низу. По убеждению ученого, они были ближе к животным, чем к «настоящим» людям. Более того, внутри каждой «расы» существовал перепад между прирожденной элитой, призванной и способной повелевать, и людьми «низших классов», которые годны только к самой простой работе и мало способны контролировать свои примитивные страсти.
Нам легко бросить в Геккеля (и его единомышленников) камнем, но в то время его взгляды казались само собой разумеющимися. Между разными этническими группами существовал очевидный перепад в культурных, научных и технических достижениях. Внутри европейских наций было легко различить «высшие» и «низшие» классы.
Более того, именно такой взгляд был преобладающим на протяжении человеческой истории. Идея, что члены чужого племени столь же ценны и заслуживают жизни и уважения, как и члены нашего, а в рабе следует видеть столь же почтенную личность, как и в его господине, совершенно контринтуитивна и противоречит и очевидности, и социальному опыту.
Чтобы выжить, необходимо ладить со своими — членами своего племени или сословия. Они обладают ценностью. С ними лучше не ссориться. А вот ценность рабов и чужаков чисто функциональная — насколько они могут быть полезны.
Чтобы приписывать людям равную ценность и достоинство надо, буквально, ходить верой, а не видением — и это совершенно определенная вера, под влиянием которой и сформировалась европейская культура.
В основании того, что мы называем «прогрессом» — нарастающим признанием того, что «люди обладают ценностью и равны с воем достоинстве» — лежит именно вера в то, что человек сотворен по образу Божию, искуплен честной Кровью Христовой и несет личную ответственность не перед своим сословием или племенем, но перед своим Создателем.