Есть много причин, по которым не стоит откладывать покаяние, но одна из них состоит в том, что решения, которые мы принимаем, меняют нас самих и наши отношения с Богом. Писание удостоверят нас, что человек может развернуться в любой момент — как разбойник, который покаялся перед самой смертью. Но чем дальше, тем труднее это сделать.

Чем большую скорость мы набрали, тем труднее нам развернуться; чем больше мы вложились, тем тяжелее нам бросить все это. Чем дальше мы живем, тем больше у нас накапливается привычек, доведенных до автоматизма, проторенных дорожек, по которым текут наши мысли и эмоции, сложившихся черт характера, которые чем дальше, тем больше каменеют.

От заносчивости юноши до ожесточенного упрямства старика лежат десятилетия решений, которые сделали беду этого человека хуже. Так бывает, что человек уже в самых преклонных годах, на пороге вечности, ветхий и немощный телом, когда, кажется, страсти должны угаснуть вместе с физическими возможностями им предаваться, поражает своим ожесточенным властолюбием и гордостью, и более всего переживает, как бы его не лишили положенных ему, по его убеждению, почестей.

Когда такой человек занимает высокое положение в социальной или религиозной иерархии, это бросается в глаза всем, когда он мало кому известен, он удручает своих домашних и врачей — но набор симптомов один и тот же. Вот-вот (реальный или воображаемый) скипетр уже выпадет из его высохшей руки — но он вспыхивает гневом и яростью, когда кто-то смеет не признавать его диктата.

Примет ли Бог его покаяние, если он покается? Несомненно примет. Беда в том, что он сам не хочет допустить и мысли, что он был в чем-то неправ и ему есть в чем каяться. Как человек оказался в таком состоянии? Раз за разом принимая неправильные решения, которые все более и более цементировали пагубные черты его характера.

Бывает, что человек этим открыто гордится — «Я такой человек! Я милости просить не стану!» Годы тренировок создают спортсмену мощное, мускулистое тело. Если десятилетиями тренировать ожесточенное упорство, в нем можно достичь своего рода мрачного совершенства. Но речь может идти и не о пороках личности, которые всем очевидны и достают окружающих, а о своего рода духовной замурованности, когда человек годами строит стену, которая должна надежно отделить его от Бога, и, к концу жизни, выстраивает. Постоянный отказ слушать приводит к неспособности слышать. И вот уже находясь на пороге смерти, и зная об этом, человек смотрит сериалы или ругается с медсестрами, но совершенно не интересуется покаянием, Богом и вечным спасением.

Поэтому говорить о том, что «через тридцать лет я обращусь к Богу» крайне опрометчиво. Почему я думаю, что после тридцати лет «нет» мне будет легче сказать «да»? Во что меня могут превратить эти тридцать лет противления?