В приснопамятные времена писали: наша страна, как и все прогрессивное человечество, широко отметила 150-летие со дня рождения Антона Павловича Чехова. И на сей раз это сущая правда. Действительно отметили. С размахом. И не только на родине юбиляра, но и в Германии, Америке, Польше, везде, где ценят истинную литературу и драматургию.

И хорошо, что вспомнили, отметили. Как в прошлом году отметили 200-летие Гоголя. Надо вспоминать, чтобы сохранить национальное культурное пространство, а по возможности и расширить это поле за счет новых исследований жизни и творчества наших гениев, новых постановок и кинофильмов по их произведениям. Пусть даже отдельные новации в области литературоведения и искусства, связанные со знаменательными датами, порой шокируют. Как, например, произошло в условиях нынешнего юбилея, когда один прославленный отечественный режиссер задумал (все гадают почему) вместо бессмертной чеховской трагедии явить на сцене комедию. И явил.

И неизвестно, перевернулся ли в своем гробу автор пьесы, который при жизни бывал настолько чувствителен к малейшему отступлению режиссера (великого, кстати, основоположника современного театра) от текста своей пьесы, что у него случался приступ кровохаркания.

Особенность нынешнего юбилея в том, что подготовка к нему шла под девизом, который условно можно назвать «неизвестный Чехов». Пытливые умы как в России, так и за ее пределами, с помощью новейших научных достижений прочитали вымаранные фрагменты неизданных при жизни писателя рукописей, теоретики переосмыслили тексты, в которых, казалось бы, нет ни одного неизученного слова.

Эффект этих усилий таков, что и без того крупная фигура русского писателя становится еще величественнее, а его загадочность, о которой говорят все исследователи творчества Чехова, еще непостижимее.

Захотелось внести свой вклад в открывание неизвестного Чехова, сказать о том, что никто нигде почему-то не упомянул, сколько ни ищи. Вначале приведу цитату: «Бывало, Господи, прости меня грешного, стою это в церкви, а от гнева сердце трясется. Какая уж тут молитва? И представляется мне, будто народ в церкви не так крестится, не так слушает; на кого ни погляжу, все пьяницы, скоромники, табачники, блудники, картежники, один только я живу по заповедям. Лукавый бес не дремал, дальше-больше, перестал я петь в хоре и уж вовсе не хожу в церковь; так уж я об себе понимаю, будто я человек праведный, а церковь по своему несовершенству для меня не подходит, то есть, подобно падшему ангелу, возмечтал я в гордыне своей до невероятия».
Это из рассказа А. П. Чехова «Убийство» (1894 г.)

«- Да. Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками Божиими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно.

- Ты сказал, вечной правде... Но разве людям доступна и нужна вечная правда, если нет вечной жизни?

- Вечная жизнь есть, - сказал монах.

- Ты веришь в бессмертие людей?

- Да, конечно. Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность.

- А какая цель вечной жизни? - спросил Коврин.

- Как и всякой жизни - наслаждение. Истинное наслаждение в познании, а вечная жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познания, и в этом смысле сказано: в дому Отца Моего обители многи суть». А это из рассказа «Черный монах» (1892 г.).

Хотелось бы порекомендовать обратиться также к произведениям «Княгиня», «В ссылке», «Скрипка Ротшильда» и другим, чтобы убедиться: Антон Павлович, выросший с богобоязненной семье (отец руководил церковным хором и маленького Антона определил в певчие, а на учебу отдал в церковноприходскую школу) на протяжении всего своего творческого пути настойчиво искал ответ на мучительные вопросы: каков Бог и что есть христианская церковь, кто такой верующий, есть ли жизнь вечная и прощение грехов, что значит быть милосердным и угодным Богу.

Был ли великий писатель, говоря светским языком, морально безупречен? Нет, об этом свидетельствуют многочисленные факты его биографии. Он поддавался множеству искушений, будто пробуя их на вкус и цвет, страдая от человеческого несовершенства и жестокого устройства земного бытия. Все это он гениально передал в рассказах, повестях, пьесах – огромном творческом наследии, которое, соглашусь, исследовано далеко не во всех аспектах. И больше всего в самой главной своей составляющей – духовной, которая еще только ждет пытливых умов.