Пожалуйста, не рассказывайте, что ограбление века – это когда громко, ковшом экскаватора - в стену, и взяли банк. Ограбление века – это когда по-тихому тиснули мой кошелек в транспорте (или, пуще того, забрались в мою квартиру). Что мне до уворованных ковшом миллионов в инвалюте – они чужие. А вот 347 руб. 59 коп. в кошельке были мои кровные, это и есть настоящее ограбление века - для меня.

Как грабили ковшом, по «ящику» показали и рассказали – уже не интересно. А вот про еще одно ограбление, в тот же день случившееся, знает лишь узкий круг причастных к нему, и об этом в нашем доме говорят и говорят по принципу: у кого что болит.

Ночь (учитывая, что в декабрьском Питере она накрывает в 16.00, то в 22 с минутами уже глубокая). Улица (вернее, переулок, точнее, двор). Фонарь (не горит). Удар. Хрустальный плач осколков, сыплющихся на промерзший асфальт. Еще удар и еще. Рыдание бьющегося стекла…

С прыгающими в голове мыслями подглядываю в чуть раздвинутые шторы, кажется, это Рите-вредной – соседке ниже меня этажом - колотят окна. Но никого не вижу, тишина.

Пытаюсь успокоиться. Тщетно: ведь не померещилось, окна били, и что делать, если я одна дома, муж в командировке... Набрасываю пальто, спускаюсь по лестнице, открываю дверь – лицом к лицу сталкиваюсь с троицей, которая только того и ждет, чтобы юркнуть в парадную. Резко захлопываю дверь перед их носом и, перекрывая рекорды стаеров, влетаю в свою квартиру. Запираю непослушными руками замки, жалею, что их у меня так мало. Мысли уже табунами топчутся в моей голове: «…что теперь? …звонить 02 или не звонить? … может, закричать, соседей позвать (будто они и без этого не слышали)». В ту ночь ни органы правопорядка, ни кто другой мною потревожены не были.

На следующий день органы нашли меня сами. Они обрисовались в дверном глазке в облике молодого человека с юркими и проницательными глазами. Заученным жестом вытянутой вперед руки мне показали удостоверение, которое открывает многие двери.

«Вы знаете, что на первом этаже совершено ограбление?» «На первом? Догадываюсь», - созналась я и не стала скрывать от следователя все, что видела и знала. Добросовестно ответила на уточняющие вопросы, коснувшиеся в основном троицы, встреченной мною вчера при загадочных обстоятельствах. Юнцов этих, желающих незаконно проникать в нашу закрытую домофоном парадную, я видела не первый раз, даже как-то шугнула их. Однако они и по сей день кучкуются на пятом этаже, где прописан и живет их дружбан Антон.

Следователь тут же решил воспользоваться полученной от меня информацией и со всей имеющейся у него прытью поураганил на пятый. Там, на выставленном в подъезд б/у диване, он настиг в полном составе компанию, культурно проводящую время (никак с ночи?). На похитителей они явно не тянули, хотя бы потому, что не думали ни от кого скрываться. После недолгих расспросов их оставили сидеть на прежнем месте в полном своем удовольствии.

Пополудни мне в дверь позвонил другой представитель органов. На сей раз в образе неотразимой блондинки. Грамотный макияж, приталенный милицейский пиджак и погоны, еще рельефнее формирующие ладную ее фигурку, были хороши в комплекте с мини-юбкой и лаковыми супер-ботфортами - хотелось любоваться и любоваться этим прекрасным образом. Ей бы по стопам бывшей своей коллеги Оксаны Федоровой – в фото-модели, стремительную бы сделала карьеру вместо того, чтобы терзать население каверзными вопросами. Наша, на первый взгляд, ни к чему не обязывающая беседа закончилась просьбой с ее стороны: пойдемте, гражданка, будете понятОй.

ПонятОй никогда раньше не была. А если что-то впервой, то, конечно, пугаешься. Но милиционер-фото-модель клятвенно заверила, что ничем плохим это для меня не кончится. И я согласилась, хотя знала заведомо, ни одному слову таких заверений верить нельзя.

Позже, когда вернувшийся из командировки муж и друзья давали оценку моему поведению за минувшие сутки, звучало самое разное: от «молодец, героическая женщина», до «вечно ты в историю вляпаешься! …совсем что ли крыша поехала какие-то бумаги подписывать?»

Быть понятОй совсем просто. Вообще ничего делать не надо, только подписывать протоколы. Наверное, штук двадцать подписей поставила, даже пальцы занемели от непривычки, после компьютера-то. Помню, какие-то четыре уклеенных скотчем пакета – тоже подписала. Подруга, слегка знакомая с процессуальной практикой, даже дар речи потеряла, когда я ей про это поведала: «Точно башню снесло, теперь они и тебя привлекут как соучастницу ограбления».

Кроме меня, в понятые также была назначена соседка Рита-вредная. И тут в очередной раз довелось убедиться: горе, ЧП всякие сближают и примиряют людей, даже бывшие враги начинают брататься. (Вообще-то подобные проявления человечности вполне могли бы сойти за нашу национальную идею, которые великие умы России рожают, рожают и никак не могут родить. Но только что за жизнь тогда начнется? А может, уже и началась?)

Рита-вредная, столкнувшись со мной на месте вчерашнего преступления, внезапно поздоровалась и назвала меня по имени. Последний раз такое было лет восемь назад, когда моя семья только-только въехала в развалюху на Петроградской. Окна ладно, что не закрывались, но, на удивление, и не открывались, пол провалился, унитаз с верхнего этажа настойчиво хотел переселиться в наш туалет, показывая через столетнюю раритетную дранку свое сгнившее основание, ну и прочие радости, как то, скребущиеся под плинтусом мышки-малышки.

Это были тяжелые времена: муж мой перед лицом катастрофической разрухи совсем пал духом и срочно уехал в длительную командировку. Мне ничего другого не оставалось, как самостоятельно закупать гипрок, алюминиевый профиль, изовер, саморезы, ротбанд и тучу целую названий, в которых я практически не ориентировалась, усваивая их лишь по ходу дела.

А тут еще страшная метаморфоза: вместо милой соседки Маргариты Сергеевны - интеллигентки в третьем поколении (папа профессор ЛГУ/СПбГУ) – на свет явилась злобная фурия Рита-вредная и стала усложнять мою жизнь и без нее полную экстрима. Она поджидала меня в подъезде, чтобы напасть с истошными воплями «сколько можно шуметь», угрожала выселить, отдать на поругание ЖЭКУ, милиции, БТИ и ГИОПу (нужна я им триста лет со своим микроскопическим ремонтом). В общем, подрывала мою нервную систему как могла.

Считаю, хозяйке первого этажа, который намедни обворовали, от Риты-вредной должно было достаться ничуть не меньше, а даже существенно больше. Уж не знаю, какую тактику ведения войны она избрала в данном случае, учитывая, что:

1) ремонт на первом этаже длился не месяц, как у меня, а полгода (помещение отделывали под офис, чтобы сдавать);

2) узбеки там, в отличие от моих хохлов (очень богобоязненных, свято отдыхавших по воскресениям и церковным праздникам, строго прекращавшим работу в 18.00), могли и в 1.00 дрель включить, и всё 8 Марта болгаркой трудиться (чего не сделаешь, чтобы подзаработать, даже санитарные нормы по шуму нарушишь).

Если меня пригласят в комитет по назначению Нобелевских премий, то самое первое, что хотелось бы предложить, - это вручить премию мира тому, кто придумает бесшумный ремонт. Знали бы в этом уважаемом комитете, сколько распрей и конфронтаций возникает повсеместно из-за пустячных вроде бы ремонтных работ.

И только еще большее горе, чем ремонт, ну вроде случившегося ограбления, способно погасить пламя непримиримой войны. Приглашенные в понятые я и Рита – два бывших неприятеля – слаженным хором выражали сочувствие потерпевшей соседке с первого этажа (пробив кирпичом дыру в окне, воры открыли его и похитили компьютер, другую оргтехнику на значительную сумму). Мы почти забыли старые обиды и оживленно обменивались полезной информацией.

«В нашем подъезде уже всех обворовали. У меня что брать? Нечего. И то залезли, - вдохновенно рассказывала Рита-уже-невредная. – Вас ведь тоже обворовали? – ласково спросила она, всем своим большим телом излучая тепло». «Обворовали». «Много унесли?» «Как сказать? Тыщи на полторы баксов». «В милицию заявляли?»

В милицию заявляли. Да, это был тот самый случай, когда я, вернувшись однажды с дачи и обнаружив квартиру открытой, не раздумывая, набрала 02. Прибыли быстро. Осматривали, опрашивали, с поразительной тщательностью составляли список похищенного, у всех, кто оказался в поле зрения следственной бригады (следом за милицией подъехали дочь с мужем, живущие по другому адресу), сняли отпечатки пальцев. «Что писать будем? Ущерб незначительный?» Вопрос озадачил: попробуй адекватно оценить ущерб, находясь в шоке. «Ведь незначительный?!» - прозвучало уже с нажимом. Да-да, поспешно согласилась я.

Закралось подозрение, что на меня смотрят не как на жертву, а как на реального злодея, за которым милиция, увы, вынуждена теперь охотиться из-за моего обращения к ней. Когда на прощание мне порекомендовали регулярно посещать комиссионки, искать свои вещи, я оценила степень нелюбви ко мне. Предположим, найду и что? – промолвила осторожно. В ответ неопределенно пожали плечами. На том дело закончилось и, честно говоря, желание когда-либо звонить 02 пропало навсегда.

…две обворованные – я и Рита – поплакались друг другу в жилетку, вспомянув печальное прошлое. Компетентные люди, трудясь усердно, по ходу вникали в наши высказывания и сочли своим долгом просветить: к прежнему возврата больше нет, ни одно дело, открытое по заявлению граждан, на тормозах больше спустить не удастся. Указ вышел: каждый, позвонивший 02, может рассчитывать на то, что даже самое мелкое преступление закона будет расследовано самым тщательным образом, дело доведут до победного конца, то есть до полного удовлетворения звонившего.

В этот момент (точно помню) сознание мое раздвоилось: одна его часть благодарила Бога за то, что злой ночью удержал меня, не дал набрать 02; но вторая, не менее активная его часть, кричала «почему же ты не позвонила 02? если все, как и ты, будут такими безответственными и трусливыми, закроют глаза на творящиеся вокруг беззакония, к чему мы придем?»

Дело прошлое, признаюсь, такое же раздвоение сознания и душевный разлад пережила, когда ограбили мою квартиру. Правда, чувства были другие и мысли тоже. Инквизиторским гвоздем душу ковырял вопрос: «Господи, почему со мной такое, Господи, если Ты допустил, то для чего, что я сделала не так?» Перебирала в памяти случаи собственного своего воровства: когда какие-то ручки/карандаши, ножницы, скрепки и пр. канцтовары с работы были унесены мною домой; чьи чужие книги стоят на моих полках; какая посуда/утварь от былых пикников и стародавних застолий заехала в мои шкафы на время погостить, но прописалась и живет по сей день… Захотелось провести строгую ревизию домашнего очага, собрать все греховно приобретенное в один мешок и отнести его в дом престарелых (почему-то?).

И до того довели меня навязчивые мысли о причине-следствии, преступлении-наказании, что перестала спать ночами. Помчалась на исповедь. Духовник принял мое покаяние, и как призванный и посвященный служитель Христовой церкви отпустил грехи мои тяжкие, объяснил, что ограбление моей квартиры не связано с воровством скрепок двадцать лет назад. А с чем связано, терзала я его пыткой своего вопроса. Это мир, который лежит во зле, и мы живем в нем – вот и все, что он ответил, никаких других объяснений не последовало.

Не могу сказать, что его слова сразу принесли облегчение. Какое-то время душа моя еще терзалась, но успокоение пришло. И когда спустя время в транспорте у меня по-тихому из кармана вытащили кошелек, так остро на волнующее событие уже не реагировала. Сами собой всплыли слова: «…мир во зле лежит». Следом вспомнились другие: «Зло должно остановиться на мне». Захотелось благословить карманников (говорят, они в паре работают). Благословила на познание Господа Иисуса Христа.

Почему же временами (как той злополучной ночью, когда били окна офиса, устроенного в моем доме) начинаю думать: правильно ли не звонить 02?