Когда Владимир Набоков преподавал славистику в Корнельском университете, он попытался дать американским студентам внятное определение русского понятия — «хамство». Но сделать этого так и не сумел. Зато Сергей Довлатов великолепно определил хамство как торжествующую безнаказанность. И, по-моему, лучше не скажешь.
Хамство обязательно предполагает заведомую беспомощность жертвы. Ведь не случайно хамят обычно женщинам, старикам, рассеянным интеллигентам в очочках… Попробуйте, например, как-нибудь вечером обхамить компанию подвыпивших гопников. Или, скажем, бригаду омоновцев во время рейда на рынке. Или своего начальника на работе. И сразу станет ясно, что Довлатов безнадежно прав. Хамство действует только в одном направлении и возможно лишь со стороны сильного по отношению к слабым и беззащитным. То есть к тем, о ком заранее известно, что они безропотно примут все сказанное и сделанное в их адрес. Тем оно и мерзко…
Понятно, что абсолютного равенства среди людей нет и быть не может. В любой житейской ситуации всегда кто-то оказывается хозяином положения, а кто-то — от него зависит. И каждый на собственном опыте знает, как гадко и больно бывает на душе, когда тебя обижают, точно зная, что ты не в состоянии достойно ответить на оскорбление. Но до чего же трудно бывает порой увидеть человека в том, кто слабее тебя...
Возмущаясь чужим хамством, люди часто не замечают, что и сами порой ведут себя столь же возмутительно. Пожалуй, лучше всего это можно увидеть на примере отношения родителей к детям. Взрослые запросто могут прикрикнуть на ребенка. А могут и обозвать его грубым словом. Могут даже ударить… И нет для них в этом ничего особенного. Ведь — за дело же! В воспитательных же целях! И для его же, сопляка, пользы. А вот стоит ребенку обидеться и в сердцах крикнуть только что оскорбившей его маме: «Сама дура!», как тут же этот его неуклюжий и беспомощный детский протест пресекается самым решительным и печальным для бунтующего «грубияна» образом.
Узнаваемая картина, правда? Так вот, по-моему, это она самая и есть — заведомая безнаказанность, торжествующая над заведомой беззащитностью. То есть — обыкновенное хамство. Просто мы, взрослые, редко задумываемся о таких вещах. Нам кажется, что любое наше действие по отношению к собственному ребенку априори продиктовано одной лишь родительской нашей любовью и потому никак не может быть греховным. А ведь может, увы… Да еще как может! Ну кому из родителей не случалось хотя бы иногда срывать свое раздражение на ребенке, случайно подвернувшемся под горячую руку? Наверное, очень немногим. По-человечески тут все понятно: стрессы, усталость, недомогание, бесконечные проблемы на работе — да мало ли у взрослого человека может найтись причин для раздражительности! Дело ведь житейское. Бывает, что и сорвешься…
Все так. Но есть тут одно печальное обстоятельство: мы никогда, или почти никогда, не просим у детей прощения за эти свои срывы. Считается, что это — непедагогично, ведь взрослый в глазах детей всегда должен оставаться образцом поведения. А значит, взрослый всегда прав, что бы он ни сделал. И получается, что если папа или мама наорали на ребенка — значит, он сам в этом и виноват, поскольку довел своих несчастных родителей до белого каления и другого обращения попросту не заслуживает. Такая вот нехитрая философия самооправдания.
А если спокойно разобраться, так чего он там натворил-то такого уж страшного, ребенок наш, чтобы мы на него голос повышали? Ну, подумаешь — брюки порвал, пускай даже новые. Ну, уроки не сделал вовремя. Или в комнате не убрался. Или в школе набедокурил. А может, нам что-то обидное ляпнул, не подумавши. Вот ведь тоже еще — трагедия! Да если бы все наши беды сводились к одним лишь таким вот ребячьим «преступлениям», впору было бы только радоваться… Конечно, сами-то мы прекрасно понимаем, что причина нашей несдержанности вовсе не в этой детской мелочевке, что виной всему — как раз наши взрослые проблемы и заботы, которые и доводят нас до такого неуравновешенного состояния.
Только ведь ребенку от этого нашего понимания ничуть не легче. Правда, он пока еще не прочитал Довлатова и потому не знает, что это такое — хамство. Он лишь видит, что самый близкий и родной человек его обругал, наорал, может быть, даже ударил... Практически — ни за что. За какую-то, в сущности, ерунду, которую легко можно было уладить без крика и бурных эмоций.
И сколько же тогда нужно детям мудрости и сердечной глубины, чтобы за этими нашими истериками разглядеть истинную их подоплеку и… простить нас! Простить, хотя мы вовсе не просили их об этом прощении и принимаем его как нечто само собой разумеющееся. Вроде бы, так уж оно от века заведено: родители устраивают детям «втык» — дети принимают его
к сведению, и дальше жизнь спокойно течет своим чередом. Хотя на самом деле все обстоит совсем иначе. Ведь ребенок — такой же человек, как и мы, только пока еще маленький. От хамского отношения к себе он испытывает точно такую же обиду и боль. И только безграничная способность детского сердца к прощению позволяет ребенку продолжать любить нас, несмотря на все наши безобразные выходки, за которые любой взрослый давно бы уже прекратил с нами здороваться.
Всем известны слова Христа: Если… не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф 18;3). Но о чем это сказано? Ведь очевидно же, что не о детских капризах, шалостях и слабом знакомстве с житейскими реалиями. Господь призывает нас уподобляться детям именно в этом удивительном их качестве — любить и прощать даже своих обидчиков. Уподобляться в том самом детском беззлобии и всепрощении, которое мы так упорно игнорируем даже в собственном ребенке, столько раз прощавшем нам наше хамство и беспардонность.
Конечно, со всеми этими соображениями можно поспорить. Например, в том смысле, что библейский Хам (по имени которого, собственно, и был назван этот порок) пытался опозорить не кого-нибудь, а своего отца, ослабевшего от молодого вина и уснувшего без одежды. Следовательно, хамством являются лишь те безнравственные поступки, которые дети совершают по отношению к своим родителям, но — никак не наоборот.
Что ж, наверное, можно рассуждать и так. Но мне кажется, что и в этом случае довлатовское определение все равно будет более точным. Ведь потому и потешался Хам над наготой своего спящего отца, что в тот момент чувствовал полную свою безнаказанность. А Ной тогда оказался слабым и беспомощным. Точно таким же слабым и беспомощным, какими бывают наши дети, когда мы устраиваем им очередную хамскую выволочку за их мелкие детские провинности.
Однако главная трагедия хамства заключается не в торжестве его безнаказанности, а как раз наоборот — в ложности этого ощущения собственной неуязвимости, которым всяк хамящий склонен себя обманывать. Потому что каждому человеку раньше или позже, но обязательно придется отвечать перед Богом за все свои грехи. В том числе — и за хамство. И тогда будет уже совсем не важно — кому мы нахамили когда-то: своим ли детям, своим родителям или просто постороннему человеку, случайно попавшему нам под горячую руку.
Важно будет другое: сумеют ли люди, обиженные нами, найти в себе достаточно любви, чтобы оказаться на Божием Суде не обвинителями нашими, а заступниками и молитвенниками? Смогут ли они простить нас тогда? Простить так же, как наш ребенок прощает нам сегодня наши грубость и несдержанность. Которые, до поры, остаются безнаказанными.
Фома