После премьеры сериала «Школа» личность молодого режиссера Валерии Гай Германики привлекло к себе внимание общественности и СМИ. Вот и Первый канал решил выпустить в эфир снятое некоторое время назад ток-шоу Александра Гордона, посвященное фильму Германики «Все умрут, а я останусь».

Напомню основную сюжетную канву фильма. Три подруги - Катя, Вика и Жанна – живут в одном из спальных районов Москвы, учатся в девятом классе и готовятся к самому важному в их жизни событию – школьной дискотеке для старшеклассников. Готовы наряды, продуманы макияж и прически, забыты на время вечные нотации родителей и конфликты с учителями. Такой редкий шанс упустить нельзя – самоутвердиться, утереть нос «первым красавицам» из старших классов и, конечно же, заполучить лучшего парня. В остальном - камера «реал тайм» и иллюзия документальной съемки. Все те же приемы, что режиссер применяет и в сериале «Школа».

Для меня до сих пор оставалась загадкой позиция самого режиссера. Зачем все же она снимает подобные фильмы сегодня? Очень благодарен Александру Гариевичу, что он разрешил эти мои мучения. Я увидел не просто эпатажную персону (как бы мне не говорили, что внешность не важна, она, при этом, очень многое говорит о человеке и, прежде всего, о его комплексах), но и личность, которая, в хаосе своих представлений о мире, пытается что-то ему еще и сказать.

Прямая речь

Так что же хочет сказать миру режиссер Валерия Гай Германика? Позволю себе процитировать лишь некоторые ее высказывания.

«Это фильм о взрослении. Наши три девочки ждали дня дискотеки, как Дня Счастья, но он не оправдал их надежд. И они повзрослели – в один день. Очень часто взрослеют не через счастье, а через опыт несчастья».

«Несколько лет назад я была очень сильно влюблена в одного режиссера. Он странно реагировал на мою любовь, то ли провоцировал, то ли еще что-то. И однажды я заплакала и сказала: «Ты вот меня доводишь, ты старше меня, и ты раньше умрешь. Все умрут. Все умрут, а я останусь». Я очень хорошо это запомнила. Я еще подумала: «Я буду все фильмы снимать про тебя, чтобы ты видел».

«Только я могла забеременеть в начале проекта и родить в конце. Мне кажется, у ребенка первые слова будут: «Мотор! Камера! Начали!"»Мне было очень тяжело тогда, наверное, я сняла этот фильм от шока. Потому что я оказалась одна, еще у меня было две собаки, и у меня был токсикоз».

«Я режиссер-документалист, я снимаю кино про то, что я знаю, про то, что я видела, что есть в моем личном опыте. А еще все свои фильмы я снимаю там, где я живу, потому что я не могу по-другому. Это был мой район и, более того, это было прощание с моим районом. И все на площадке было реальное. Алкоголь девочки пили настоящий, мы же снимали все одним кадром, и по-другому нельзя было открыть и выпить коктейль. И когда Кате с мамой надо было драться – все было по-настоящему».

«Мне хотелось, чтобы они сделали все по-настоящему. Чтобы они прожили все так же, как это прожила я. Девочкам было порой некомфортно. Агния даже заплакала, сказала, что я такая же, как Балабанов, может даже и хуже. Но это надо было сделать, потому что это не хухры-мухры, это - художественное кино».

Субъективные ощущения после просмотра

Дальше можно, наверное, и не писать. Это фильм о насилии. И это фильм в эстетики насилия. Насилия морального, нравственного, физического и духовного. Можно сказать, что определенную социальную роль такое кино совершает – оно действительно показывает, вскрывает тот пласт проблем, в которых мы сегодня живем. Именно, вскрывает, ощущение, что ты находишься в морге не оставляет на всем протяжении просмотра.

Очень точно о цели фильма сказал его продюсер Игорь Толстунов: «Зачем нам воспитательная роль. Дидактикой должна заниматься школа, а для кино достаточно эмоций, которые оно вызывает». Конечно, сложно жить в ощущении насилия. Это отражается на всей твоей жизни. И отсюда рождается такое кино – нужно же на кого-то это вылить. В данном случае – это зрители картины.

Как бы это «дидактично» не звучало, но из мусора может родиться только помойка. Из бездуховности может родиться лишь насилие и хаос. И в этом смысле фильм, безусловно, показателен. Показателен, как социальное явление, но не как произведение искусства. Потому что катарсиса, о котором так ратовал Аристотель, да и Станиславский вслед за ним, не происходит. А происходит лишь отрыжка и рвотные позывы.

Но это лишь очень субъективное мнение очень субъективного зрителя. Мое собственное мнение. Я не спорю, что в произведениях классики также много насилия и жестокости. Например, фильмы Тарковского нельзя упрекнуть в отсутствии жестоких сцен. Но вот в конце его фильмов катарсис наступает и обновление происходит. Может быть, тут просто дело в вере и таланте?